Историк Сергей Плохий является одним из основателей проекта «Украинская история: глобальная инициатива», целью которого является переосмысление украинской истории в общемировом контексте. (Фото:Александр Медведев) Авторитетный в мире украинский историк Сергей Плохий говорит об опасности, большей, чем ядерное оружие, напряжении между политической и военной ветвями власти в Украине и победе в войне, пусть и в долгосрочной перспективе. С Сергеем Плохием, хорошо известным в научных кругах мира украинским профессором Гарварда, NV на этот раз встречается в Лондоне. Плохий пересек океан ради презентации многообещающего проекта Украинская история: глобальная инициатива, основателем которого является он сам вместе с авторитетными коллегами — Тимоти Снайдером и Ярославом Грицаком, а также бизнесменом Виктором Пинчуком.
Впрочем, интервью Плохия NV касается не только будущего масштабного замысла, направленного на переосмысление истории Украины в глобальном контексте, но и анализа того, что происходит с Украиной и ее союзниками после 20 месяцев войны. Впрочем, начинается разговор именно с проекта.
— Благодаря этому проекту история Украины, надо надеяться, станет частью глобальной истории, видимой для мира. Когда в мировой истории появляется место для самодостаточной Украины, это же не может не влиять на Россию и ее имперскость?
— Это одно из мероприятий под общим названием «прощание с империей». И прощание с империей никогда не происходит в одиночку. То есть, прощаются с империей не только колонии, или зависимые территории, или периферии. Когда они это делают, они также подталкивают саму метрополию к прощанию с империей. В прощании метрополии с империей как раз и есть главная надежда на наше будущее, потому что мы фактически должны не только себя переосмыслить, мы вынуждены также сделать максимум возможного для того, чтобы россияне себя переосмыслили.
— Вы говорили, что война в Украине черно-белая, с точным представлением о враге и друге, возвратила нравственность странам Запада — в феврале 2024-го, они отошли от реальной политики по Киссинджеру к категориям морали. На ваш взгляд, этот моральный императив, он остается и сейчас у наших партнеров, или снова начинают расти прагматические расчеты?
— Думаю, что это моральное измерение войны сохраняется, но его роль, мне кажется, меньше. Прагматические вещи, как вы сказали, выходят на первый план. Частично это связано с тем, что моральные вещи очень часто, когда речь идет о войне, выстраиваются вокруг вопроса о том, кто виноват, кто агрессор, кто начал первым, какова причина войны. И во многих случаях, особенно в случаях, которые мы имеем с агрессией России против Украины, очень ясно и четко видно, кто этот агрессор. По мере того, как мы отодвигаемся дальше от самого начала войны, эти вещи становятся менее определяющими, менее заметными. Появляются разные нарративы.
На примере войны Израиля с Газой, хотя эти войны нельзя сравнивать, мы видим, как общественное мнение в мире качается от поддержки Израиля к поддержке Палестины. Чем дольше длится война, тем больше угроза устойчивым представлениям о том, кто неправ.
— В таком случае, стала ли победа Украины частью прагматических интересов Европы? Связывают ли страны Европы результат войны с собственной безопасностью и благосостоянием?